Книга Баулина М.А. (Воспоминания из детства)

Воспоминания из детства

Прошедшую зиму 1943-го года я ходил в третий класс. Я не знаю, с какого времени стал существовать гимн Советского Союза, только хорошо помню, перед началом занятий (я ходил тогда во вторую смену) всех учеников собирали в школьный клуб (он тогда был на первом этаже деревянной двухэтажной школы), заставляли снимать шапки и петь этот гимн. Пели каждый день под аккомпанемент старой худенькой, видимо эвакуированной, учительницы. Она играла на пианино. Нас тогда приучали писать, читать и говорить: « Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Да, может быть и в самом деле, наше детство было счастливым, потому что это было детство, и мы не видели страха войны. Мы были предоставлены сами себе.

Двадцатого мая распускали на летние каникулы, и тут уж была полная свобода. Всей командой верховодил Колька, он доставал из маминого ящика папин «Фотокор», мы усаживались на кучи камня, которые были привезены с Верх-Марушинской сопки перед войной на строительство дороги, и начинал нас фотографировать. Фотоаппарат он настраивал, подкручивал, покуда не свернул ему голову. Потом, как-то  пошла мать доить корову, идет обратно, а у нас полная изба смеха. За это время Николай успел разорвать шапку, которую можно было еще носить, наклеил себе бороду и усы, и стал нас пугать. Тут-то мы знали, что это он. А бывало, что он попугивал нас не до смеха. Все тогда боялись побирушек да дезертиров. Были мы однажды в избе на заложке, а Колька с улицы стал стучать, голоса своего он не подавал, а так стучал, что мы перепугались, думая, что это кто-то чужой.  После этого случая Шурка и Маруська стали ночью соскакивать и орать на благой мат. Долго они соскакивали ночью.

Убегали, бывало, из дома и друг другу наказывали дом замыкать. Команда шла от старшего младшему, а когда она доходила до Вани, он говорил маме: «Я замок на двери повешу и тоже уйду». Однажды все играли на улице, на двери висел замок, дело к обеду, надо бы поесть, слышим в избе стук. По двери постучим, стук не прекращается. Напугались мы и до вечера не заходили в избу. После оказалось, что это курица – наседка, сидела в избе, стала поклевывать и ходила по избе, клевала жуков, которых мы наловили утром на черемухе. Это было наше счастливое, веселое детство.

Лазили за жмыхом

Было мне лет десять или одиннадцать. На том месте, где сейчас сельсовет, стоял большой деревянный, если можно его так назвать, дом или амбар. Сделали его перед войной. Половина пола была настелена, а половина была совсем без пола. На полу лежала куча соевого жмыха. Кто-то из ребятишек разведал этот клад. С подветренной стороны под стену была прокопана лазейка и мы через нее стали лазить за жмыхом. В школе многие грызли жмых, а я не знал, где его берут. Как-то с друзьями я побывал в этом складе. Ненадолго хватило того жмыха, что принес я в кармане, за пазухой и плиточку под фуражкой на голове. С голодом бороться трудно, пошли мы снова на добычу. Было нас человек пять или шесть. Хорошо помню, что был Вася Кальченко, по прозвищу «Курочка». Как суслики, мы друг за другом пролезли через лазейку. Навыбирали и напрятали подходящих плиток. Никто и не подумал, что за нами наблюдали офицеры из окна военкомата, который был напротив (в доме, где сейчас живёт А. Колесов). Когда мы стали проходить мимо этого дома, нас уже поджидал офицер. Не было у нас соображения разбежаться. Завел он нас в военкомат, свернул газетку кульком и заставил выкладывать жмых. Плитки плохо укладывались в бумажный кулёк, а он старался уложить их, как можно плотнее. Выкладывал я нехотя кусочки и думал, если посадят, там ведь тоже захочется есть, а потому на голове под фуражкой я оставил плитку и думал, что он не заметил. После этого он переписал на листок бумаги наши фамилии и начал читать мораль: « Вот вы залезли в государственный склад, вы украли жмых, вы будете наказаны и т.д.» Потом он встал, взял кулек со жмыхом, листок бумаги с нашими фамилиями и повел нас в милицию. На пути повстречался ему какой-то мужик, примерно такого же возраста и спросил, куда он идет. Они остановились и стали разговаривать. Офицер рассказал ему о своем достижении, что поймал он нас. Мужик сказал ему: « Брось ты их и не путайся, не твое это дело». Мы стояли и ждали, что будет дальше. Убегать теперь бесполезно, потому, что мы уже записаны. Офицер обернулся к нам и сказал: « Уматывайте отсюда, чтоб вашего духа здесь не было». Мы мигом разбежались и пошли на речку размачивать жмых, у кого что осталось. А кулёк-то со жмыхом остался у офицера. Вот только теперь я думаю, может быть и ему хотелось погрызть такого жмыха, да честь офицера не позволяла ему слазить туда, куда мы лазили. Больше я ни разу не был в этом складе. Пришел я однажды к Васе «Курочке», а у него пол-ящика жмыха. Видимо он с братом Алёшкой продолжали посещать этот амбар.

Вспоминая те тяжелые времена, спустя много лет я написал это стихотворение:

Мне Людмила подарила общую тетрадь
И сказала, чтоб в тетради стал стихи свои писать.
Можно песни и поэмы, только где их взять.
Так, пожалуй, помаленьку, стану сам их сочинять.

Опишу про детство наше в тяжкие года,
Что промчались быстро очень, как в реке вода.
Мчались годы, мы взрослели, жестко спали, траву ели,
Но зато уже имели горький опыт на житье.

Улицу нашу звали «Рязанкой».
Слева – речушка, справа – гора.
В улице были косые избушки.
В каждой избушке была детвора.

Где двое, где трое, бывало и пять,
Весело было нам в детстве играть.
Свои имена мы тогда не носили,
Сами друг друга как надо крестили,
Клички давали, а после смеялись
И точно на них мы тогда откликались.

Швыра и Лима, Моська и Драп,
Эдика только не звали никак.
Мартик и Гома, Козел да Баран,
Ванька – Корова, да Васька Буран,

Пеля, Гурлыга и Бёза была
В юности, словно, как роза цвела.
Есть и сейчас Будулай, Сатана…
Каждому кличка не просто дана.

Даже Драконом парнишку назвали.
Это вы тоже, пожалуй, слыхали.
Тюлька и Мулька, да всех не сочтешь,
Разве без клички в селе проживешь?

Летней порою то было, в июне.
С голоду все изглотавшие слюни,
В казенный амбар мы за жмыхом забрались.
Ловко ребята тогда натыкались.

Норку прорыли под стенкой амбара
И, как кобельки у мясного базара,
Так тут и крутились, в лазейку ныряли,
Себе пропитание там добывали.

В доме  напротив —  военкомат,
Черт заведению этому рад.
В ту пору из окон, как с танковой щели
Глаза офицеров за нами глядели.

Залезли однажды и жмыху набрали,
И здесь мы, конечно, в ловушку попали.
Нас перевстрели тогда офицеры
И  взяли под арест, как милиционеры.

Зашли в помещение, наш жмых отобрали.
«Судить вас, злодеи», — на нас заорали.
Слезы блеснули и сжались сердца,
Не думали встретить такого конца.

Время военное было сурово,
Для всех наказание было готово!
Людей, как хотели, судили и били,
В Баколе под арест, в подполье садили.
А здесь, в Воеводске, была КПЗ
Ее-то, конечно, боялися  все.

Мы жмых на газету, на стол разложили.
Хотя мы от роду немного прожили,
А знали, что там, в КПЗ, надо жрать
Стали по плитке в карманах скрывать.
Вот повели нас гуськом по дороге.
Идем, а у нас подсекаются ноги.
Вдруг офицеру мужик повстречался,
Товарищем  добрым, наверно, он звался.

Как добрый крестьянин пожал ему руку,
Он видел в глазах наших горе и муку,
И друга спросил своего он тогда:
«Ты с этим отрядом идешь-то куда?»

«Да вот, в КПЗ надо сдать мне воришек!»
«За что же ты мучаешь этих   детишек?
Да брось, не срамись ты с этим отрядом.
Они же голодны, судить их не надо!»

Тот крикнул на нас: «Ну-ка, брысь, разбегайтесь
И мне на глаза больше не попадайтесь!»
Мы, словно пташки от кошки, вспорхнули
Что было силенки, к речушке подули.

Сели у берега, жмых размочили,
Размокший погрызли, водички попили.
А сытым, известно, что легче живется,
Играет ребенок, свистит и смеется.

Теперь мне пора возвратиться к началу.
Детство есть детство, охота стрелять.
Вздумали с другом мы, с Кишиным Вовкой,
У деда Гришанки ружье покупать.

Откуда узнал он про то, я не ведал,
Что батя Гришанка имеет ружье.
Давай, мол, мне купим, хорошая пушка,
А я подарю тебе, знаешь, свое.

Батя Гришанка был к водке охотлив.
Мы взяли для деда купили четок*.
А батя Гришанка за эту четушку*
Мог променять бы родную старушку.
Уж очень ворчлива старуха была.
Но купля есть купля, дела есть дела.

Батя гостинец наш в стружки упрятал,
А сам на чердак за ружьишком полез.
Меня, как нечистая сила толкнула,
Во мне словно властвовал черт или бес.

Четок я из стружек в карман перепрятал,
А Вовка от деда принял ружье.
У друга теперь настоящая пушка,
А он мне, конечно, подарит свое.

Снова пошли мы на берег речушки,
Ружье рассмотрели, распили четок,
Словно как зайцы с вина, окосели,
Был этот в жизни наш первый глоток.

Как партизаны в кустах возле речки
С ружьем мы пробрались к Володьке домой.
Глядим, по дороге гуляет дед с палкой
И нас поджидает с четушкой  своей.

Мы дело смекнули, и живо мелькнули
На речку, где были погуще кусты.
Жутко нам стало,  а вдруг он заявит.
Четок бы купить, да карманы пусты.

Мы стали обдумывать эту задачу,
Как с дедом уладить нелегкий вопрос.
Теперь нам с Володькой и Гитлер не страшен
Хотя я голодный, оборван и бос.

Володька, такой же, как я, — голодранец
Зато у обоих оружие есть.
Теперь мы готовы пойти в партизаны
Покуда пьяны, отдали бы честь.

Похмелье нам быстро, как ветром раздуло,
Как деда увидели с палкой в руках.
А вдруг он по правде в милицию скажет?
На улке темнелось, напал на нас страх.

Деньжат на четок кое-как насбирали,
В «дежурке» купили для деда расчет.
Как раз ему к ужину водку отдали,
Ведь честным торговцам хвала и почет.

*четушка, четок – четвертка вина, четвертая часть бутылки спиртного.

Март 1999г.