Льдинки — бусинки. Часть вторая.

 

А. Страж, С. Кран

Глава 3.

— Невозможно работать! — опят психует диктор и накидывает капюшон.

Слышу, массовка тоже начинает роптать, мол, замерзли все уже.

— Одевай мою, — торопит оператор и, не дожидаясь ответа, протягивает мне свой полушубок. – Все, поехали. Пишем.

— Спальный район столицы Сибири, — вновь радостно начинает диктор.

Я пытаюсь не очень мельтешить на фоне и двигаться более непринужденно, когда снова слышу:

— Стоп!

— Да что за куйня! – орет диктор.

Я уже не вникаю в суть их конфликта, а только поглядываю по сторонам и соображаю, как бы мне укоротить обратный путь.

— Пишем! – снова оператор.

— Спальный район столицы Сибири уже отметил встречу нового года. Но праздничная ночь здесь, только началась. Желающих….- слышу я снова, но что-то заставляет меня отвлечься от съемок. Какой-то смазанный звук, как заминка, настороживший меня странной ненатуральностью. Что является причиной — я понять не успеваю, но в следующую секунду замечаю, как мою напарницу подкидывает вверх, словно поскользнувшись, она решает сделать кувырок через голову, причем назад, а я нахожусь прямо по траектории полета ее коньков. Неожиданно я успеваю отпрянуть от острых лезвий, видимо резкий испуг увеличивает мои возможности, как это часто бывает в стрессовых ситуациях. Спутница моя падает как-то неестественно медленно, но еще медленнее двигаются люди, очнувшиеся от короткой окаменелости. Стресс — не иначе. Но скоро время восстанавливает свое привычное течение, и лицо начинает жечь. Конек все же задел меня, и лезвие рассекло щеку. Судя по тому, что кровь бежит, не очень сильно – порез не глубокий, теперь замерзшее лицо почти не больно, да и признаться меня беспокоит совсем не это. Я осознаю: то, что я  остался цел – лишь счастливое стечение обстоятельств. Отделался малой кровью, в памяти всплывают интернет-ролики, где хоккеисты за минуту теряют ее столько, что лед в радиусе полуметра окрашивается в темно-красный. Невольно провожу рукой по горлу. Ничего себе, ночка выдалась…

Все попытки бойкой ассистентки позвонить в скорую я пресек сразу, сказав, что новоиспеченной гимнастке помощь нужнее. Во-первых, не испытываю и малейшего желания оставаться здесь дольше. Во-вторых, я обещал пацанам не задерживаться, и перспектива испортить им еще одни «новогодние каникулы» мне не улыбается. Если учесть, что я вышел всего на минуту, то уши у меня должны гореть по-взрослому, потому как материться пацаны умеют отменно.

Прикрываю щеку перчаткой и меняюсь одеждой с побледневшим оператором, чтобы скорее вернуться на проспект. Хотя и там, похоже, больших скоплений добрых и бескорыстных людей не предвидится. Словно все вокруг играет на руку, какому-то внезапно вошедшему в силу, закону подлости, согласно которому я  выбран объектом внимания всех бед и должен узнать почем фунт лиха. Мысль эта, несмотря на ее абсурдность, не дает мне покоя. Я с трудом могу припомнить хотя бы еще один день в своей жизни, когда бы мне так тотально не везло. И хотя мое негодование по этому поводу безадресное, ведь обвинить кого-то конкретно в опасных случайностях я не могу, но уверенность в том, что хорошего ждать не приходится, пускает корни в моем настроении и самочувствии. Вот и усталость. А как же: никто и не ожидал.

Иду по улице, ругая себя за беспечность и оглядываясь по сторонам. Вокруг так же тихо и безлюдно, поэтому, когда во дворе очередного дома заводится автомобиль, слышу это отчетливо. Что там еще на очереди: пьяный водитель, поссорившийся со всеми и решивший уехать, куда глаза глядят? Автокатастрофа по плану? Прислушиваюсь к урчащим звукам и прибавляю шаг, в водителя, севшего за руль трезвым в новогоднюю ночь, и действительно верится с трудом. От греха подальше.

Через арку идти не хочется, решаю обойти стоящий углом дом и опять оглядываю местность на предмет возможного источника опасности. Внутренний голос принимается издеваться надо мной, мол «ты еще в ближайшим сугроб кувыркнись, а там вдоль стеночки проскользнешь», но тревога заглушает его саркастический шепот, потому как я слышу, что автомобиль, проехав через арку, выезжает прямо на тротуар, набирая скорость. Именно набирая, поэтому речи о сломанных тормозах и случайных гололедных явлениях быть не может.

«Мать!!!» — проносится в голове, и я снова припоминаю навыки быстрого бега. Невысокий бордюрчик, призванный разделять пешеходную дорогу с проезжей частью, смят опасной машиной в секунды. Сколько еще препятствий смогу я взять, чтобы не бежать по прямой? Как назло, ни деревца, ни перегородки! Забежать во двор? А как же иначе, ведь я могу спастись, только если псих в машине, будет притормаживать на поворотах, опять же там скамейки, бордюры, снеговые сугробы на газонах. Только бы успеть! Оборачиваться назад — нет времени, я чувствую, что успеваю добежать только до первого угла здания, за которым открытое пространство. До двора не добежать. Мне конец! Ноги еще продолжают работу, сердце выпрыгивает из груди от страха и нагрузки, я тяжело дышу и испытываю острое отчаяние оттого, что чувствую себя жертвой какой-то критической несправедливости! Два часа назад я был молод и неглуп, счастлив по-своему, как бывают, счастливы в меру одинокие люди! Я строил планы и верил, что судьба в моих руках, не считал себя слабаком или неудачником! А теперь я понимаю, что у меня больше нет ничего из прошлого: ни планов, ни успехов, ни самомнения! Мне просто конец!

Бегу вперед и хочу орать от страха и злости, но чувствую, что в легких нет лишнего воздуха, хватит только на короткий выдох. Мне поможет только чудо. О нем и думаю я в последние мгновенья своей жизни, когда замечаю, что из стены дома, перпендикулярно к ней,  торчит цилиндрической формы арматура. Дом старого образца: должно быть раньше здесь, на боковине, была железная лестница на крышу, а теперь от нее остался только этот фрагмент. Мне кажется, что расстояние от земли до железяки должно быть чуть выше моего роста, поэтому я, воодушевленный соломинкой, подкинутой обстоятельствами, решаюсь, во что бы то ни стало ухватиться за нее.

Ррраз!!! Никогда еще не подтягивался с такой быстротой. Я чувствую сильный удар в спину и меня не оставляет ощущение, что ноги мои так и остались на капоте рычащего убийцы, но руки вцепились в арматурину, и я, крепко держась за нее, зависаю в воздухе. Машина же проносится вперед и врезается прямо в стену двухэтажного теплопункта, расположенного во дворе. Водитель даже по тормозам не ударил. Автомобиль глохнет, а я падаю на снег, все еще держа в руках ржавый железный кусок. Первой мыслью становится бешеная идея использовать железяку, на тот случай, если убийца вылезет из смятого салона, чтобы добраться до меня вручную. Но, подойдя к машине, вижу, что у водителя пробита голова, и он не двигается. Замерзшие пальцы, наконец, разжимаются, и я, роняя арматуру, иду к лавочке. Ноги подгибаются сами, я провожу ладонью по мокрому лицу и морщусь от боли. Совсем забыл о порезе, а лицо, оказывается, от крови намокло, перчатки-то я естественно потерял.

Грохот, сопровождавший аварию, как ни странно, не вызывает никакой реакции со стороны жителей ближайших подъездов. Во дворе все так же тихо и безлюдно. Я отрешенно отмечаю, что не могу найти в кармане свой телефон. Да, наивно полагать, что гопники были настолько добры, чтобы оставить его мне. Значит, позвонить пацанам я не могу, так же как и вызвать полицию или скорую для субъекта в покореженном авто. Живо припоминаю слова Вовки про темные времена: «ни позвонить, ни вызвать», и это вызывает у меня сухой, кашляющий смех. Смеюсь все громче, понимая, что смешного здесь нет ровным счетом ничего. Но остановиться не могу, так и сижу, размазывая незаметно выступившие слезы и кровь по лицу. Истерика прекращается так же внезапно. Я перевожу дух. Почему-то я думаю, что расслабляться еще не время. И вообще, все произошедшее уже не удивляет меня, а скорее выстраивается в закономерную цепочку. Стресс будто разрушает какие-то перегородки в памяти, и я начинаю смутно припоминать давние события, но оформить их надлежащим образом не могу. То есть ощущение закономерности есть, а причины пока не прослеживаются. Вот ведь чертовщина какая.

— Не замерз? – слышу низкий и равнодушный голос.

Прямо ко мне наклоняется мужик, с крупными, даже грубыми чертами лица.

— Просыпайся, поехали, — панибратски хлопает по плечу.

Руки мои деловито связываются сзади, судя по звуку – скотчем.

— Куда, поехали?! Кто вы такие?!

— Домой, Диман, — это бугай говорит мне, похлопывая  теперь по уху и щеке. – Домой.

— Я не Ди..- успеваю сказать я, и рот мне тоже заклеивают.

— Разговорился, — продолжает все так же равнодушно. – Много тут вас таких… по весне пообтает.

Я не успеваю даже подскочить, меня живо кладут в багажник и, когда начинаю мычать и дергаться, бугай технично прикладывает кулаком. Кто-то выключил звук и свет…

Глава 4.

— Прощай, — говорит она, опустив взгляд. – Не увидимся больше теперь. Прощай.

— Подожди! – Борьба между желанием обнять ее и противоречивой мне робостью разбивает вдребезги мою уверенность. Дотронутся до нее схоже с тем, как коснуться доброты, красоты, нежности, так же желанно, сколь и немыслимо. – Подожди! Как мне найти тебя?

— Нельзя тебе со мной. Прощай.

Она шепчет еще что-то, я не понимаю ни слова, но не могу перестать смотреть на ее губы, похожие на розовые перламутровые лепестки, такие же нежные. Грустная улыбка удаляется и тает в вихре серебристого снега, я напрасно ищу ее глаза. Она исчезла. Запоздало кричу, и понимаю, что не могу позвать ее, не знаю имени, а потому только исступленно выкрикиваю:

— Где ты?! Где ты?!

Последнее, что я слышу – это дальний высокий звон бубенчиков, доносившийся словно отовсюду, и ниоткуда. Горло обжигает горечь: я потерял ее, потерял, не удержал. Не прощу себе.

Голова начинает невыносимо болеть, а следом шея и спина, потом ощущаю онемение в ногах и жуткий холод. Глаза открываю медленно, словно каждое веко налилось свинцом и поднять их – очень серьезная работа. Припоминаю последние события и кулак  здорового бугая и понимаю, что двигаться нужно, и как можно быстрее. Резко сажусь, несмотря на боль в спине и замечаю, как с меня сыплются  льдинки-шарики, соскальзывают с куртки и рассыпаются по бетонному полу,  подскакивая и разлетаясь в темноте, как бусины. Я напрасно пытаюсь разглядеть, куда они делись,  узкого луча неяркого света, явно электрического, фонарного происхождения недостаточно даже чтобы понять, где я нахожусь. Помещение подвального типа не отапливается, единственный источник света –  маленькое зарешеченное окошко у самого потолка.

— Тихо – тихо, — слышу знакомый голос, от которого душа сжимается  в звенящий болезненный комок.

Ни у кого я больше такого голоса не слышал, как у той девушки из частого сна. Не может быть, чтобы она…

— Кто здесь? – хриплю я.

— Успокойся. Теперь все хорошо будет, — осторожно дотрагивается до раненой щеки,  и я следом тянусь к лицу. Порез почти затянулся, но еще доставляет болезненный ощущения.

— Не трогай пока. Вставай, — подает мне руку.

Я подскакиваю, все еще не веря глазам. Передо мной стоит она, девушка с синими глазами на чистом, открытом лице. На голове голубенькая шапка с белым, пушистым мехом. На плечах голубая же крытая шубка. Все как там, во сне: и одежда, и взгляд, и улыбка, и голос и даже свежий тонкий аромат, что исходит от нее, я помню.

— Кто ты? Откуда ты здесь?

— Видишь? – Показывает на окошко. – Где полоска света есть, там и мне дорожка найдется. Мы со светом друзья.

Как ни странно, сказанное ею не воспринимается мной, как  сумасшедший бред. Слушаю и верю: ей доступны любые места, где есть огонек. Она дружит со светом, с ветром, со снегом… И она прекрасна.

— Я помню тебя!

— И пусть, что помнишь, — говорит печально, но тут же улыбается, глядя поверх меня. – Спасибо тебе, синичка-птичка, — достает из клювика желтогрудой птахи ключи и обращается ко мне. – Как открою двери – беги со всех ног вперед, да не останавливайся, а когда увидишь много людей, там и отдышаться можно.

Она осторожно касается моей головы, а потом, медленно поглаживая,  спускается вниз по спине. Боль и озноб тут же исчезают, а улыбка на лице волшебницы меняется с грустной на добрую.

— Только не медли, слышишь?

— Да, — отвечаю, как завороженный.

Она подставляет ладони под луч света и  вмиг рассыпается серебристыми  снежинками, очень скоро я слышу, как  срабатывает механизм железного замка, и только тогда понимаю в какой стороне выход. Немедленно бросаюсь туда, и когда двери распахиваются бегу вперед, как говорила моя благодетельница. Серое здание за моей спиной словно растворяется и вообще места вокруг выглядят смазано и бесформенно. Снежный блеск добавляет абстракционизма в то и дело сменяющиеся декорации, ветер дует в спину, словно подталкивая меня вперед. Но и впереди я едва ли могу что-то разобрать, и меня откровенно удивляет, что я до сих пор еще, ни с чем не столкнулся. Пару раз я все же зацепляюсь за что-то ногами, но даже мысли о падении не возникает, так свободно мне бежится. Я даже успеваю припомнить еще кое-что: я не только раньше видел чудо-девицу, но и ее целебными способностями тоже пользовался. Только было мне тогда еще хуже. Помню, что дышал с трудом и чуть дух не испустил совсем, а потом очнулся с ледяными шариками на груди, как в этот раз, а рядом она была. И кто-то еще…да, кто-то был с нею.

Я не могу определить, сколько времени бегу здесь, между небом и землей, но вот в конце коридора, пропускавшего меня не иначе как через пространство, вижу  толпу людей. Их действительно много, как если бы полгорода высыпало на улицу, и как подсказывает мне слух, все они веселятся и кричат. Добежав до этого места и быстро отдышавшись, оглядываюсь по сторонам.

Я – на какой-то площади незнакомого мне города. Все вокруг указывает на самый разгар гуляния  и на праздничную торжественность обстановки. Высоченная елка блистает огнями, народ открывает шампанское и взрывает хлопушки, а скоро над площадью  из огромных колонок разносится голос президента, большое телетабло транслирует уже знакомую мне речь, потом звучат куранты и народ начинает наперебой скандировать поздравления и пожелания.

— С новым Годом, Екатеринбург!!! – Орет мужик с одноразовым стаканчиком в руке.

— … От так… — тихо выдыхаю я. – Екатеринбург…

За короткий промежуток времени я преодолел около полутора тысяч километров? И зачем я здесь? Без денег и телефона возможность вернуться домой необратимо превращается в несбыточную мечту. Да и откровенно говоря, я рассчитываю встретить здесь девушку, что спасла меня. Я не мог оказаться здесь без ее волшебства, а значит, она должна быть где-то поблизости. Она рядом, но где? И тут я вижу, что народ впереди начинает расступаться.

— Дед Мороз! – кричит хмельной народ. – Дед Мороз!!!

Слышу, знакомый бубенчиковый звон, по площади медленно едут сани на широких полозьях запряженные резвой тройкой. Лошади шагают в ногу и одинаково кивают мордами, словно здороваются с людом. На санях стоит старец с посохом,  старец-то старец,  а назвать его стариком язык не поворачивается. Сила в нем видна немереная, стать нынче редкая, глаза вековой мудростью светятся, а улыбка добром. Я испытываю какое-то теплое благоговение перед ним, и вижу, что люди вокруг тоже переходят на шепот, чтобы услышать его густой низкий голос.

— С Новым Годом, — произносит он. – С новым счастьем.

— Берегите друг друга! – это волшебница моя кричит, я ее и не заметил сначала за широкой Морозовой спиной. Только меховую шапочку она сменила на серебристый, блестящий головной убор, а длинную сахарную косу через плечо перекинула. – До свидания! До следующей зимы!

— До свидания! – радуются все. – С Новым Годом!

Как только сани равняются со мной, старец делает еле заметный жест и тройка как по команде останавливается. Мороз протягивает мне руку в теплой варежке и кивает на сани. Недолго думая, я забираюсь в них и чувствую, как меня распирает от гордости и ликования. Как если бы я тоже имею отношение к волшебству и всеобщей радости. Девушка указывает мне на шелковую подушку, лежащую на деревянной скамье с пуховой спинкой.

— Садись, скоро кони быстро понесут.

Я сажусь на подушку и мысленно благодарю ее, потому что тройка и в самом деле резко трогается: останься  на ногах – свалился бы непременно. К моему удовольствию девица садится рядом и придирчиво оглядывает мое лицо.

— Ничего, и следов не останется, — уверенно констатирует она, наверное, имея в виду мой порез.

— Куда мы сейчас? – спрашиваю, заметив, что мы въезжаем все в тот же коридор со смазанными стенами.

— Ижевск, Самара, Тольятти. Нужно поздравить тех, кто ждет, — снова надевает круглую меховую шапочку.

— Далеко, – говорю, но понимаю, что для этого пути нет ничего невозможного – А назад вы не возвращаетесь?

— Назад дедушке нельзя, за ним и время назад торопиться начнет. Суть только того и ждет, чтобы все перепуталось.

— Суть?

— Ты не переживай, — игнорирует она мой вопрос. – Домой вернешься, когда время придет. Сейчас – нельзя тебе туда. Убьют тебя.

Я вслушиваюсь в звук ее голоса и чувствую себя до ненормальности счастливым. Произошедшее со мной, кажется мне далеким и отчасти выдуманным, как и вообще все, что было до встречи с девицей. Теперь я точно знаю, как ее зовут. Имя моей любимой — …

Читать следующую часть…